«52 дня, которые потрясли Францию»: размышления по поводу одного интервью
Не будет преувеличением сказать, что сегодня, спустя 50 с небольшим лет после взрыва студенческих протестов в мае 1968 г. во Франции, охарактеризованных в разгар событий «молодёжная революция»[1], дискуссии по поводу «наследия Мая 1968 г.» среди как левых политиков, так в научной среде вряд ли следует считать законченными[2]. Например, представляется, что с точки зрения такого сравнительно недавно утвердившегося в исторической науке исследовательского направления, как «устная история», интерес могут вызвать любые воспоминания непосредственных участников событий.
Воспоминание, о котором речь идёт в данной статье, «выплыло» случайно в другом контексте, когда автор статьи в 2014 г. работала в Париже в Доме наук о человеке над научным проектом, посвящённым изучению состояния современной французской историографии, и интервьюировала известных французских учёных. В числе интервьюеров был ведущий научный сотрудник Высшей школы социальных исследований (EHESS – дословный перевод - Школа высших исследований по социальным наукам – Г.К.) Ив Коэн, признанный специалист по освоению на историческом исследовательском поле новейших методологических подходов, в частности, «транснациональной истории», в рамках которой он изучает «социальные практики» как процесс исполнения центральных директив на локальном уровне, или на местах. Заочное знакомство с И.Коэном состоялось за год до интервью благодаря тому, что редакция Санкт-Петербургского журнала «Laboratorium» попросила дать рецензию на написанный в этом ключе фундаментальный труд И.Коэна «Век шефов. Транснациональная история руководства и власти (1890-1940)»[3]. 20 февраля 2014 г. на организованном Французским культурным центром в ИНИОН РАН семинаре по этой вызвавшей в нашей стране неподдельный научный интерес книге удалось познакомиться с И.Коэном лично, наконец, парижское интервью проходило 28 октября 2014 г. в EHESS. Как сказано выше, главная цель интервью заключалась в том, чтобы получить информацию о том, какие тенденции развития характерны современной французской исторической науке, но одним из первых собеседникам задавался вопрос о становлении их научного пути. Ответ И.Коэна на этот вопрос показался заслуживающим внимания и вполне подходящим для того, чтобы подтвердить/проиллюстрировать некоторые оценки «Красного Мая 1968 г.», данные французскими специалистами.
Приведём отрывок из рассказа И.Коэна:
«Моя семья была исключительно коммунистической. Дед по отцовской линии был лингвистом, одним из первых университетских профессоров-коммунистов. А отец мой был корреспондентом «Юманите» в Москве в конце 1940-х годов, а потом стал одним из ведущих сотрудников, затем - директором коммунистического журнала «Ля нувель критик» и специалистом по истории СССР. Он работал вместе с Жаном Канапа, членом ЦК ФКП. Отец в годы войны был депортирован в концлагерь Аушвиц. А мать моей матери вообще погибла там в газовой камере. Обе семьи моих родителей были эльзасскими евреями и давно осели во Франции, может, с 1800-х годов. Мать моя была участницей Сопротивления, за что и была арестована, а бабушку арестовали, как еврейку. Она была арестована в Париже французской полицией по указанию оккупантов. Историком стал отчасти по воле случая, потому что по окончании лицея сдал «бак» (имеется в виду экзамен на бакалавра, который французские учащиеся сдают после окончания школы – Г.К.) по филологии и хотел специализироваться в университете по философии. В университете 2 года проучился на математическом факультете, потом, как раз после Майских событий 1968 года, я оставил университет. В то время я входил в группу маоистов, которые тогда были одержимы идеей отправлять студентов трудиться на заводах рабочими, чтобы там заниматься политической агитацией. Я начал работать рабочим на заводе «Пежо» на востоке Франции, в 80 км от Безансона, оставив таким образом, учёбу, и не собирался продолжать. Но в конце 1968 года я был арестован полицией и получил 15 месяцев тюрьмы по обвинению вместе с другими моими товарищами за то, что во время столкновения с полицией напал на полицейского. В те годы я был очень известным левацким лидером, хотя было мне всего 19 лет. В тюрьме я и решил продолжить учёбу, а так как я тогда был марксистом, знание истории казалось для меня очень важным, а я в этой сфере оказался совершенным нулём. Так в тюрьме прошёл мой первый год изучения истории, за который я сдал в тюрьме экзамен. Хотя потом я снова оставил учёбу, но и прекратил заниматься политикой, вышел из маоистской организации и с 1973-74 учебного года снова возобновил изучение истории в университете города Безансона. А мои дипломы и диссертация были посвящены истории завода «Пежо»: сначала рабочему и профсоюзному движению, а потом проблемам и практике организации труда на этом предприятии. Тогда это была ещё диссертация 3 цикла (аналог российской кандидатской диссертации – Г.К.), после защиты, которой я уже твёрдо решил продолжать заниматься историей. Переехал в Париж, год работал библиотекарем в Фонде ле Корбюзье, потом перешёл на работу научного сотрудника как историка в научно-технический музейный комплекс «Ля Вилет», в небольшой отдел по истории науки и техники. И я стал исследователем в области разного рода взаимоотношений этого центра. А потом, в 1995 году, перешёл в EHESS как директор исследовательского центра».
Подтверждением каких оценочных суждений может послужить выше приведённый отрывок?
Обратимся к мнению французских учёных, единодушных в том, что Май 1968 г., «глубоко пропахал французское общество и его культуру (в том числе и политическую), повлек за собой далеко идущие последствия как для левых, так и правых политических течений» и, по сути, «аккумулировал несколько общественных кризисов: поколенческий, культурный, международный, адаптационный к условиям стремительно меняющейся жизни, партийный и профсоюзный»[4]. Причём, как справедливо подчёркивает один из мэтров «культурной истории» Ж-Ф.Сиринелли, причины, их спровоцировавшие, стали вызревать с начала 1960-х гг.[5] «Франция 1960-х, - пишет он, - находилась в состоянии значительных и стремительных социальных изменений»[6]. По мнению Ж-Ф.Сиринелли, 1962 г. стал годом «важного водораздела» во французской истории по двум причинам: во-первых, «из коллективных представлений французов исчез воинственный тренд эпохи 1870-1962 гг.», так как под влиянием происходивших в мире процессов разрядки и интеграции в Западной Европе «наступили годы умиротворения»[7], и у французов исчезли прежние клише в отношении, прежде всего, Германии. Во‑вторых, в это время на историческую и политическую сцену вышло поколение «бэби-бумеров», то есть, родившейся в послевоенной Франции молодёжи, взросление которой «проходило в условиях ускоренного сельского исхода»[8] и «историческая идентичность которой, как ни у какого другого поколения французов, подверглась испытанию стремительно индустриализировавшимся миром»[9]. В результате, оказавшись «и носителем, и следствием метаморфозы Франции 1960-х гг.», поколение «бэби-бумеров» обладало двойным социальным статусом: «современники и акторы решающей фазы» в истории страны[10]. Этой «решающей фазой», или «Решающим двадцатилетием» Ж-Ф.Сиринелли обозначил период 1965-1985 гг., добавив таким образом к дискурсу о «Славном тридцатилетии» в послевоенной истории Франции, датируемому 1945-1975 гг., новый – об эволюции социокультурной экосистемы Пятой республики в выделенный им период и подчеркнув, что майские бунты 1968 г. оказались в эпицентре событий[11].
Таким образом, по мнению Ж-Ф.Сиринелли, «поколение «бэби-бумеров» очень сильно повлияло на политическую жизнь страны, а ещё больше – на социокультурную» и «пропитало морфологию французского общества и коллективное поведение наследием, полученным с начала 1960-х гг.»[12]. В мае 1968 оно выступило «показателем, катализатором и акселератором» надвигавшегося социального взрыва[13]. Иными словами, «молодёжная революция» показала «нарушение связи между системой власти и обществом», способствовала «зарождению нового типа коллективного поведения» и ускорила «медленно шедший до этого» процесс трансформации Франции[14].
У этой «молодёжной революции» две составляющие: идеологическая и социокультурная. Первую наполняли «протестная культура в духе марксизма-ленинизма»[15], носителем которой выступала коммунистическая молодёжь, и «гошизма», или крайне левой идеологии в группировках анархистов, троцкистов и маоистов, порвавших с коммунистами. Борьба между ними служила «политической социализации части «бэби-бумеров», а решающую роль в усилении идеологической составляющей сыграла Вьетнамская война, которую вели США и которые молодёжью «демонизировались из-за Вьетнама»[16]. К тому же, «бэби-бумеры» - «первое поколение, которое с 1960 г. начало познавать мир из телевизора», - вскоре «вышли за рамки Вьетнамской войны на уровень планетарных представлений», и всё это привело к тому, что у «гошистов» особую популярность приобрели «экзотические войны за национальную независимость», символами которых стали «вьетнамский партизан и ещё в большей степени Э.Че Гевара - «борец за национальную свободу против «империализма», убитый в 1967 г. боливийскими солдатами и ещё одним американским демоном – ЦРУ»[17]. Для пропитанного «революционным мессианизмом» и «культурой образов» поколения 1968 г. Че стал «светским идолом, затмив собой христианских святых», с его именем олицетворялась вся Америка[18], и эта «идеологическая прививка проникла не только в студенческую среду, но и в более широком плане - в культурную, пропитав через неё культурную атмосферу» не только французского общества, но и Западной Европы и США во второй половине 1960-х гг., вызвав «протест против общества массового потребления, колыбелью которого объявлялся капитализм»[19].
Социокультурная составляющая «молодёжной революции» сводилась к критике «ценностей и институтов» капитализма, появилось «новое отношение к авторитетам, к традициям и запретам», которым противопоставлялся «гедонизм»; вместо идеи «ассимиляции в обществе» выдвигался лозунг «право на различия». Подобные идеи вели к «отторжению» таких «традиционных» регулятивных общественных институтов, как Церковь, школа, компартия (ФКП)[20]. Вооружившись марксистским тезисом об «отчуждении» пролетариата и связав его с проблемой «подчинения», «гошисты» считали, что «новый тип отношений к себе и другим» можно создать, лишь, распознав и перестроив «их парадигмальную основу» в современном обществе[21]. Отсюда - стремление студентов – «миссионеров революции» - уйти работать на заводы, чтобы «поднять рабочих на борьбу против двух типов начальников, которые их подчиняют: менеджеров на службе капитализма и профсоюзных лидеров, вставших на путь ревизионизма», равно как и выступление против «установленных норм контроля за поведением человека, против конформизма»[22].
Однако, «у Пятой республики оказался прочный генетический код», и Май 1968 г. не раскачал её политическую систему[23]. Вполне справедливым выглядит вывод Ж-Ф.Сиринелли о том, что «даже в наиболее радикальной форме «юношеская революция» была наполнена оптимизмом, её социо-экономические контрпроекты системе капитализма были его детищем, в них звучали мессианские мотивы будущего, основанного на представлениях о цветущей Франции»[24], жившей на протяжении «Славного тридцатилетия» в условиях 4-х «П»: «мира (paix), процветания (prospérité), полной занятости (plein emploi) и прогресса (progrès)»[25].
В то же время, нельзя отрицать, что наследие Мая 1968 г. сказалось на выборе профессии и жизненной позиции некоторых бывших «бунтарей», что, на наш взгляд, наглядно демонстрирует ниже приведённый отрывок из беседы с И.Коэном. С учётом, правда, того, что состоялась беседа уже почти 5 лет назад.
На меня очень сильно повлияли недавние социальные движения, развернувшиеся в странах, которые нельзя отнести к создателям демократии. Такие движения происходят даже на других континентах. Это движения, которые кажутся мне очень важными в силу своей динамичности и политической истории. Интересно, что в сравнении с ХХ веком, движения начала нынешнего XXI века критически оценивают ХХ век, его иерархии, структуру, управляющих. Я считаю, что эти движения глубоко демократические, пытающиеся пересмотреть и вновь возродить демократию, не разрушая её основные ценности. Ни одно ведь из этих движений не носит революционного характера. Это попытка в известной степени предложить сосуществование представительной и прямой демократии. Это демократия улиц и площадей. Это критика, но демократическая. Например, в Тунисе события «арабской весны 2011 г.» привели к чередованию власти. Это было выступление критического характера, но за истинную демократию. С точки зрения истории – это критика социальной практики ХХ века как революционного пространства. Но революционные идеи не состоялись, поэтому идёт поиск новых путей демократии. Это как подведение итогов ошибок прошлого революционного века. Я думаю, что это лишь начало процесса, и не знаю, что дальше произойдёт, однако восторженно смотрю на происходящее.
В нашей Школе мы готовим студентов к научным исследованиям в рамках семинаров. И создана она была в 1968 г. именно для этого. У нас свобода выбора тем. И в этом отличие наше от университетов. Я с моими коллегами, среди которых социологи, готовлю коллективную книгу об истории практик, истории практического прагматизма. Например, один из коллег будет писать об истории психиатрии в СССР. Он работал с архивами Министерства здравоохранения в Москве, а также с документами советских госпиталей на местах.
[1] См., например: J-F. Sirinellei. Comprendre le XX-e siècle français. P., Fayard, 2005. Р. 406.
[2] Feher M. Mai 1968 dans la pensée // Histoire des gauches en France…Р.622.
[3] См.: Канинская Г.Н. Yves Cohen. Le siècle des chefs. Une histoire transnationale du commandement et de l’autorité (1890-1940). Paris: Édition Amsterdam, 2013. 872 p. ISBN: 978-2-3548-0120-5 // Laboratorium, №3 (2013). С. 173-176.
[4] Tartakovsky D. Mai 68 ou la gauche à contretemps // Histoire des gauches en France (s.l.d. J-J. Becker et G. Candar). V.2 – XX-e siècle à l’épreuve de l’histoire. P., La Découverte, 2004. P. 266.
[5] Из-под пера Ж-Ф.Сиринелли вышло две заслуживающих внимания книги: монография «Comprendre le XX-e siècle français…» и в соавторстве – «Comprendre la V-e République (s.l.d. de J. Garrigues, S.Guillaume, J-F. Sirinelli)». P., Presses Universitaires de France, 2010.
[6] Sirinelli J-F. Comprendre le XX-e siècle français…Р.404.
[7] Ibid. Р.399.
[8] Ibid. Р. 464.
[9] Sirinelli J-F. Comprendre le XX-e siècle français… Р. 456.
[10] Ibid. Р. 458
[11] Подробнее о характеристике «Решающего двадцатилетия» во Франции 1965-1985 гг. см. в упомянутых в сноске 5 трудах, а также в статье Г.Н.Канинской: Что стало с Пятой республикой? О книге «Понять Пятую Республику», под ред. Ж. Гаррига, С. Гийом, Ж-Ф. Сиринелли // Французский ежегодник 2012. М., 2012. С.446-451; или:// История: электронный научно-образовательный журнал. – 2012. – Вып. 4(12): Французский ежегодник: 200-летний юбилей Отечественной войны 1812 года. [Электронный ресурс]. – Доступ для зарегистрированных пользователей. – URL: http://mes.igh.ru/magazine/content/chto-stalo-s-patoi-respublikoi.html
[12] Sirinelli J-F. Comprendre le XX-e siècle français…Р.457, 458.
[13] Ibid. Р. 469.
[14] Ibidem.
[15] Ibid. Р.470.
[16] Ibid. Р.472.
[17] Sirinelli J-F. Comprendre le XX-e siècle français… Р.423, 472.
[18] Ibid. Р.399, 405, 472.
[19] Ibid. Р.471, 472, 473.
[20] Ibid. Р. 452, 462, 488.
[21] Feher M. Mai 1968 dans la pensée…Р.606.
[22] Ibid. Р. 605, 606.
[23] Comprendre la V-e République…Р.13, 23.
[24] Sirinelli J-F. Comprendre le XX-e siècle français… Р.406.
[25] Comprendre la V-e République…Р.25, 537.
(c) 2019 Исторические Исследования
Это произведение доступно по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivatives» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 4.0 Всемирная.
 | ISSN: 2410-4671 Свидетельство о регистрации СМИ: Эл № ФС77-55611 от 9 октября 2013 г. |